Пушкин и царское село. Всё те же мы: нам целый мир чужбина; Отечество нам Царское Село Ломоносов сергей григорьевич
Скоро 19 октября. Перенесёмся туда, где многое напоминает о юности Пушкина: стены царскосельского лицея, старинный парк, пруды и мосты, скамейки и аллеи.
И ещё та каморка - полтора в ширину и пять шагов в длину - доктуар «№ 14. Александр Пушкин». Пройдёмся по бесконечному коридору: высокие своды, неяркий свет и двери, двери... Их верхняя половина застеклена, задёрнута зелёной шторкой. Над каждой дверью - черная табличка: номер комнаты и фамилия жильца - Матюшкин, Дельвиг , Яковлев, Кюхельбекер, Данзас, Пущин, Пушкин...
Некоторые двери отворены. Узкие - шириною в пол-окна - комнатки-пеналы. Все одинаковые: конторка, белая железная кровать с белым шерстяным одеялом, комод, стол для умыванья, таз, кувшин, один стул, конторка, подсвечник, чернильница, гусиное перо, бумага. Ни малейшего отличия, ни единой приметы личности. Впрочем, нет. У Николая Корсакова на кровати - гитара, на конторке Матюшкина - его рисунок: крылатый парусный бриг - мечта будущего мореплавателя. У Пушкина - несколько потрепанных книг стопкой. Спаленку поэт сравнивал с «монастырской кельей»: солнце - редкий гость, так как напротив дворцовый флигель.
Всё тихо в мрачной келье:
Защёлка на дверях...
Стул ветхий, необитый,
И шаткая постель,
Сосуд, водой налитый...
Из этого окна в 1812 году он будет смотреть за уходящей ратью, шедшей умирать за Отечество, и страшно завидовать тем, кто браво вышагивает или скачет на коне.
Я слышу топот, слышу ржанье.
Блеснув узорным чепраком,
Гусар промчался под окном...
Ежегодно в этот поздний осенний день, когда «роняет лес багряный свой убор», друзья-лицеисты сходились вместе за круговой чашей «день лицея торжествовать». Увы, не всегда Пушкин бывал там. Пять стихотворений посвятил он этому дню - и все полны раздумий о минувшем и пережитом. А самые пронзительные строки сложились в 1825-м...
Кому ж из нас под старость день лицея
Торжествовать придётся одному?
Последним оказался Горчаков, переживший Пушкина на сорок шесть лет. Он достигнет высочайшей ступени на государственной лестнице, станет дипломатом, министром иностранных дел, Государственным канцлером.
Пущин выйдет на Сенатскую площадь 14 декабря 1825 года. Его ждёт арест, тюрьма, 30 лет сибирской каторжной ссылки.
В день восстания, вечером, Горчаков придёт к Пущину в тот самый миг, когда тот кончит сжигать опасные бумаги. Горчаков предложит ему заграничный паспорт:
Беги! В Кронштадте тебя посадят на корабль...
Пущин улыбнётся, тронет железное кольцо на пальце:
Я должен разделить участь моих товарищей. А если хочешь мне помочь, сбереги этот портфель. Здесь письма и стихи Пушкина. Это я не мог сжечь.
В Лицее все они провели шесть лет безвыездно, не отлучаясь даже в праздники или по болезни. Для праздников - актовый зал, для болезней - лазарет. И многие стремились к доктору: не лечиться, а лакомиться пирожками с бульоном и пирожными со сливками, которые полагались больному.
А у здоровых режим суровый. Вставали в седьмом часу. За ночь высокие своды третьего этажа успевали остыть. К утреннему чаю подавались свежие булки. И всё. До чая - гимнастика, молитва, а после - уроки, уроки до самого обеда...
Зато как хороши были прогулки! Летом - в изумрудно-свежем колыхании кустов, трав, деревьев; осенью - под частым мелким дождиком или в ясной холодной тишине бронзово-алых аллей; зимою - в горностаевых снегах, заваливавших дворец, Лицей, дорогу...
Удивительной была эта школа - второй такой Россия не знает. Основатель школы - известный просветитель М. М. Сперанский - писал о ней: «Училище сие образовано, и устав его написан мною, но без самолюбия скажу, что оно соединяет в себе несравненно более видов, нежели все наши университеты».
Первый директор Лицея В. Ф. Малиновский стремился воспитать «новых людей», которые впоследствии стали бы преобразователями России, и потому основными в Лицее считались науки нравственные, которые строят личность, неповторимый характер, чувство чести стремление жить для Отечества.
Лицеистов учили не просто знанию языков, а - «сочинять правильно на немецком и французском, а преимущественно на российском языке». Их учили мыслить, творить.
Урок мог быть таким...
Профессор Александр Иванович Галич доставал принесённую с собой книгу и заставлял одного из них, скажем, Матюшкина, читать её вслух. Чаще всего это был какой-нибудь латинский классик, и чтение, разумеется, шло на латыни. Внезапно он останавливал чтеца и предлагал:
Ну что ж, потреплем лавры старика!
Начинался разбор. Мнения сыпались со всех сторон. Казалось, Гораций - не древний римлянин, а современный петербургский стихотворец.
Галич подначивал их и к соревнованию с живыми поэтами.
А ну, господа! (Господам - по 15 лет, но ведь это обращение - знак уважения, знак равенства.) Кто из вас опишет стихами розу?
Много лет спустя Иван Пущин вспоминал, что пока все остальные пыхтели над своими строфами, у Пушкина за 15 минут было готово стихотворение:
Где наша роза,
Друзья мои?
Увяла роза,
Дитя зари.
Не говори:
Так вянет младость.
Не говори:
Вот жизни радость.
Цветку скажи:
Прости, жалею,
И на лилею
Нам укажи!
Все были поражены. Поражены и мы. Не только глубиной, грациозностью, изысканной музыкальностью стихов юноши Пушкина, но самой постановкой задания: весь класс пишет стихи. Никому и в голову не пришло отказаться. Это было нормой - вот что изумляет. Недаром в Лицее было столько поэтов: Илличевский, Дельвиг , Кюхельбекер, Пушкин...
А всего в классе - 29 человек.
Многие, и не только в классе на уроках, писали, переводили, издавали рукописные журналы - «Неопытное перо» и «Лицейский мудрец». Над изданием журналов трудились все. Очень далёкий от сочинительства Константин Данзас, обладатель замечательного почерка, каллиграфически переписывал все статьи и стихи. Староста Миша Яковлев имел потрясающий дар пародического перевоплощения, умел рисовать карикатуры. Саша Горчаков и Серёжа Ломоносов иллюстрировали серьёзные сюжеты. В рисовальном классе на специальных столах с пюпитрами создавались эти рисунки.
Всё в Лицее преподавали превосходно, глубоко, всерьёз. Но более всех любим и ценим воспитанниками был Александр Петрович Куницын. Пушкин «всегда вспоминал его с восхищением»,- писал впоследствии друг поэта П. А. Плетнёв.
Куницыну дань сердца и вина!
Он создал нас, он воспитал наш пламень,
Поставлен им краеугольный камень,
Им чистая лампада возжена.
Куницын первым провозгласил им, что «сохранение свободы есть общая цель всех людей... Каждый человек внутренне свободен и зависит от законов разума... Холопство есть действие противозаконное...»
Пущин и Горчаков ещё в детстве дали друг другу клятву жить и умереть за Отечество.
Едва открылся Лицей - грянула гроза 1812 года. В газетной комнате Дельвиг отмечал на карте продвижение Наполеона. Лицеистов готовили к эвакуации.
Как завидовали они старшим и ровесникам своим, ставшим в ряды воинов! Николенька Раевский, сын легендарного генерала, в 14 лет вступил в Париж в чине корнета, а в 1815 году вернулся в Царское Село в составе лейб-гвардии гусарского полка с орденским Георгиевским крестом на груди. Вот это была судьба!
Они стремительно вырастали из лицейских мундиров. Они рвались во взрослую жизнь. И вот настал этот день - в начале июня 1817 года.
Их выстроили шеренгой. Первый слева Иван Великий - Жанно Пущин, за ним Кюхельбекер - Кюхля, Виля. Как только не называли его ещё вчера! За ним - огромный Мясоедов. Дельвиг - рослый, румяный, совсем не похожий на того хрупкого очкарика Тосю, к которому пристало это почти девчоночье имя. На правом фланге замыкали строй Вольховский и Пушкин.
Лицейские дядьки приволокли на длинном шесте лицейский колокол, все эти годы скликавший их к обеду, классам, прогулкам. Истопник Фёдор поднял огромный колун - медный стон ударил в уши, сменился жалким, сыпучим звяканьем. Кое-кто стоял зажмурясь. Но Пущин и Пушкин видели, как разлетелся колокол на тысячу осколков.
Лицей кончился. Директор Егор Антонович Энгельгардт задумал это действие с колоколом, как новый ритуал, который потом будут повторять лицеисты всех выпусков. Он приказал собрать чугунные осколки.
Господа, в память Лицея я закажу выковать из них кольца. Звенья единой цепи братства, навеки вас соединившего.
Простимся, братья! Руку в руку!
Обнимемся в последний раз!
Судьба на вечную разлуку,
Быть может, здесь сроднила нас!
Храните, о друзья, храните
Ту дружбу с тою же душой...
В центре чугунных колец, розданных лицеистам Энгельгардтом,- две руки, соединённые в пожатье. Но это был не столько знак прощанья, сколько символ верности.
Шестерых наградили медалями. Две золотые - Большую и Малую - следовало поделить между Александром Горчаковым и Владимиром Вольховским. Равно отличны были их успехи, и прилежание, и ревность к наукам.
Горчаков знатен, богат, у него большие связи. И красавец к тому же. Типичный удачник. Вольховский - сирота. Горд, беден, хрупок, душевно несгибаем. Недаром в Лицее звали его - Суворочка. Весь курс обратился к директору и совету профессоров: наградить Большой золотой медалью Вольховского. Педагоги учли эту просьбу.
Одну из четырех серебряных медалей получил Кюхельбекер. Он держал её на ладони, разглядывая с гордостью и печалью. Позади учёба. На его медали, чуть большей, чем золотая, тоже по верхней дуге был гравирован девиз: «Для общей пользы». Сова - мудрость, лира - поэзия, венки, лавровый и дубовый,- слава и сила. Эти символы красовались на лицевой стороне над свитком с фамилией награждённого.
С лучших учеников написал портреты художник О. Верне. Юноши - в чёрных фраках, в тугих ослепительных воротничках - смотрят радостно и гордо. Волосы их зачёсаны вверх, чуть припудрены. Жизнь кажется им сверкающим утренним парком, где дорожки мерцают брызгами кварца, а в цветниках белеют драгоценные мраморные боги.
Горчаков и Пушкин любят первенствовать. Любят быть лучшими. Пушкин - в гимнастике, в стихах, в языках. Горчаков - во всём. Тетради Горчакова безупречны. Конспекты первого ученика. Преподаватель чистописания Калинич утверждал, что почерк рисует личность воспитанника. Почерк Горчакова - чёткий, чистый, чуточку самодовольный. Он - каллиграф.
Не сравнить с острыми буквицами и кляксами Дельвига. Вот уж чей почерк до странности не походил на медлительного и круглого Тосю. Он был неровен, резок, сбивчив.
У Пушкина почерк напоминал стремительный след птицы, набирающей силы для перелёта через хребты и равнины.
Лицей создал их. Они его обессмертили. И мы повторяем за ними:
Куда бы нас ни бросила судьбина,
И счастие куда б ни повело,-
Всё те же мы: нам целый мир чужбина,
Отечество нам Царское Село.
-
Библиотека
Библиотека
-
Классная комната
Классная комната
-
Актовый зал
Актовый зал
-
Комнаты лицеистов
Комнаты лицеистов
Часть 2.Отечество нам Царское Село.
...Куда бы нас ни бросила судьбина
И счастие куда б ни повело,
Всё те же мы: нам целый мир чужбина;
Отечество нам Царское Село.
Парадная летняя императорская резиденция в Царском Селе с XVIII в. и на протяжении двух столетий была официальным загородным домом российских монархов, а зачастую царскосельские дворцы становилась излюбленным местом пребывания для членов императорской фамилии.
Император Александр I
Правление Александра I началось в 1801 году, когда ему было 24 года. Восхождение на престол Александра I связано с трагическими событиями во дворце. Его отец, Павел I, был задушен в результате заговора, о котором Александр был хорошо осведомлен. Всю свою последующую жизнь император будет мучиться угрызениями совести и во всех жизненных неурядицах видеть наказание за пособничество в убийстве Павла I.
Он часто бывал в Царском Селе и очень его любил. Здесь он разработал проекты многих гос реформ - учреждение министерств, Государственного совета, военную реформу.
29 августа 1808 г. Высочайше утвержден императором Александром I Указ «О соединении города Софии с Царским Селом». Уездные присутственные места переводятся в Царское Село. Утверждается штат городской полиции. Проводятся работы по разработке проекта планировки города Царское Село на новом месте архитектором В.И. Гесте.
В 1816 г. в парке была установлена скульптура «Девушка с кувшином», гранитная терраса (на месте катальной горки).
Мей А.И. Альбом «Виды Царского Села». Фонтан «Девушка с кувшином» в Екатерининском парке. 1870-е
Архитектор Менелас строит в Александровском парке Ламский павильон (для привезенных из Южной Америки лам), Белую башню, Шапель, оранжереи, ферму. Шапель - капелла-часовня, возведена в готическом стиле с полуразрушенными, растрескавшимися стенами. Белая башня и детская земляная крепость предназначались для обучения и игр императорских сыновей. Здесь они изучали военное дело, артиллерию и фортификацию. На террасах занимались гимнастикой, фехтованием, танцами, рисованием.
Георгий Львов. Белая башня в Александровском парке. 1870-е годы. Акварель. ГМЗ «Царское Село»
Еще больше расширился дворец в 1817 году при императоре Александре I. По его желанию архитектор В.П. Стасов создал Парадный кабинет и несколько прилегавших к нему комнат. Архитектор Стасов переделал часть интерьеров дворца в стиле ампир. Оформление всех помещений было полностью посвящено прославлению победы России в войне 1812 года.
Дворец Эрмитаж
С 1811 по 1843 гг. во флигеле Екатерининского дворца размещался Царскосельский лицей, в котором в 1811-1817 гг. учился А.С. Пушкин. Русская культура многим обязана первым лицеистам. Автор лицейского «проекта», реформатор Сперанский, задумывал не просто учебное заведение для подготовки чиновников высшего класса - он мечтал о новой системе воспитания гармоничного человека. В лицее сложилась особая атмосфера - о ней-то Пушкин и отозвался знаменитой строчкой «Отечество − нам Царское Село».
В Царском Селе сегодня отмечают 200-летие первого пушкинского выпуска в Императорском Царскосельском лицее!
Тон А.Лицей и Большой (Екатерининский) дворец. Литография 1822 год.
В 1820-е гг. царя стали преследовать утомление и депрессии. Гибель отца, смерть 16-летней дочери Софьи Нарышкиной, наводнение в Петербурге, пожар в дворцовой церкви Воскресения Христова - всё это негативно отразилось на психике императора. Он начинает видеть в этих бедствиях наказание за свои прегрешение - участие в заговоре против отца и его убийстве.
В 1825 г. для поддержания ухудшающегося здоровья супруги Елизаветы Алексеевны царственная чета решила совершить путешествие на юг России, в Таганрог, где по пути царь скончался. По другой версии царь постригся в монахи и удалился от власти и мира, закончив свои дни в Пермской губернии под именем сибирского старца Федора Кузьмича, прославившегося своим молитвенным подвижничеством. В церкви Екатерининского дворца состоялось прощание с телом императора.
Мартынов А.Е."Пейзаж с Большим озером", 1814 г., акварель.
Император Николай I.
В 1820 году Николая вызвал к себе император Александр и объявил: отныне он становится наследником престола. Император был бездетен, Константин Павлович отрекся от прав на престол, так как был разведен и тоже не имел детей. Николай не готовился к роли монарха и не желал ее для себя, но принял эту участь с покорностью солдата, которую в детские годы вбил в него генерал Ламздорф.
Деятельность императора Николая I в Царском Селе основывалась на продолжении градостроительных начинаний брата, императора Александра I. Окончание формирования Баболовского парка и создание нового Отдельного парка продолжалось до середины XIX в. Общая площадь дворцово-паркового ансамбля в николаевское время достигла примерно тысячи гектаров.
Последним крупным мероприятием по осуществлению замысла Александра I и архитектора В.И. Гесте стало завершение ансамбля Соборной площади и строительство городского Екатерининского собора. Это первое здание в формах древнерусской архитектуры в Царском Селе, которое в 1835-1840 гг. возвел архитектор К.Л. Тон.
Так выглядел Собор до 5 июня 1939 года, в этот день он был взорван. По словам очевидца белой ночью 5 июня 1939 года "...внезапно раздался оглушительный взрыв. Собор...приподнялся над землей, словно могучий русский богатырь поднялся со своего насиженного места, увлекая облако пыли за собой, и так же внезапно рухнул, как подкошенный, точно съехал на землю".
Важнейшим достижением общегосударственного значения в царствование Николая I стало начало строительство железных дорог, первый опыт в устройстве которых был приобретён при постройке Царскосельской железной дороги. Первая в России железная дорога позволяла в 1837 г. преодолевать расстояние между Петербургом и Царским Селом всего за один час. С появлением железнодорожного сообщения из Санкт-Петербурга в Царское село, связаны дальнейший рост населения, и развитие Царского Села, превратившегося в популярное дачное место.
Вначале к двум частям города Александровского времени прибавилась 3-я часть, затем под обывательскую застройку отвели «Новые места» между бульваром и железнодорожной станцией, которые распланировал архитектор А.Л. Гильдебрандт. Планировку Софии, частично утраченную к этому времени, также упорядочили, и постоянно расквартировали несколько кавалерийских и стрелковых полков.
Николай I и цесаревич Александр Николаевич среди офицеров лейб-гвардии Конного полка .
Первый телеграф, действовавший в Александровском дворце с 1843 г., впоследствии был преобразован в самую мощную в стране Царскосельскую радиотелеграфную станцию. Здесь впервые появились уличное электрическое освещение, образцовое водоснабжение, канализация, охватывавшие всю территорию города. Также впервые в России здесь в 1904 г. соорудили городские очистные сооружения, на которых применялась раздельная система биологической очистки сточных вод и мусоросжигательная станция.
Николаю I умер 2 марта 1855 года. Кончина русского монарха породила в Европе слухи о его самоубийстве. На Западе считали довольно логичным, что гордый император, не вынеся позора поражения в Крымской войне, наложил на себя руки.
Однако официальная версия выглядит более правдоподобной — император, будучи уже сильно простуженным, в 23-градусный мороз без шинели присутствовал на смотре маршевых батальонов, где и заработал роковое воспаление легких. Это, конечно, тоже можно рассматривать как форму самоубийства, особенно если учесть, что все это происходило на фоне сообщений о военных неудачах в Крыму.
Император Александр II.
«Наконец я дома, Боже мой! Какое счастие видеть места и людей, сердцу милых, бывших свидетелей наших радостей!» — произнес одиннадцатилетний великий князь Александр Николаевич, будущий император Александр II, при въезде в царскосельский парк, возвращаясь из заграничного путешествия. Это чувство к Царскому Селу он сохранил на всю жизнь.
Ко времени восшествия на престол Александра II (1855г.) Царское Село выполняло роль официальной летней резиденции российского монарха. К тому времени она уже сформировалась в грандиозный архитектурно-парковый ансамбль, доминантами которого были Екатерининский (архитектор Ф.Б.Растрелли; 1752-1756) и Александровский (архитектор Дж.Кваренги; 1792-1796) дворцы. При Александре II в Царском Селе оформлялись новые дворцовые интерьеры, приобретались предметы убранства, пополнялись коллекции живописи, графики, оружия, росла императорская библиотека. И на всем этом лежал отпечаток как веяний и настроений эпохи, так и личного вкуса и пристрастий самого императора.
Екатерининский дворец Л.Премацци.1889
Хроника жизни императора свидетельствует о том, что многие события как личного, так и государственного характера (а в жизни монарха трудно отделить одно от другого) происходили или были связаны с Царским Селом. Несомненно, Царское Село было для Александра II не только императорской резиденцией, связанной с официальной стороной жизни, но и любимым домом, стены которого помогали пережить трудные моменты и полнее ощутить радостные события в его судьбе.
Александровский дворец в Царском Селе, А. Горностаев, 1847
В Царском Селе Александр II пережил многие трагические события семейной жизни. Здесь он испытал горечь утраты самых дорогих и близких людей: 29 июня 1844 года в Александровском дворце умерла его младшая сестра, великая княгиня Александра Николаевна; 20 октября 1860 года там же скончалась его мать, вдовствующая императрица Александра Федоровна; весной 1865 года император получил известие из Ниццы о смертельном заболевании наследника-цесаревича Николая Александровича и выехал к умирающему сыну.
Катание в коляске. Александр II с детьми
12 апреля 1865 года Александр II, императрица Мария Александровна, великий князь Александр Александрович и невеста наследника, датская принцесса Дагмара присутствовали при кончине великого князя Николая Александровича на вилле Бермон в Ницце. Из Ниццы император возвращается в Царское Село и здесь проводит скорбные дни до погребения сына в соборе Петропавловской крепости в Санкт — Петербурге.
В царскосельской резиденции в апрельские дни 1868 года прошли торжества, посвященные 50-летнему юбилею шефства Александра II над лейб — гвардии Гусарским полком. Любовь к армии и ко всему военному Александр II унаследовал от своего отца, императора Николая I. Александр Николаевич не пропускал ни одного полкового праздника, присутствовал на учениях, смотрах и парадах.
Он был шефом многих гвардейских полков, но шефство над лейб-гусарами имело для него особое значение. Шефом этого полка Александр Николаевич был назначен императором Александром I 27 апреля 1818 года, когда ему было 10 дней от роду. 50-летие императора совпадало с 50-летием его шефства над лейб-гусарами. Свой юбилей Александр II отпраздновал в тесном семейном кругу, а полвека его шефства над лейб-гвардии Гусарским полком было отмечено двухдневными торжествами в Царском Селе, в месте основного расположения лейб- гусар.
Пешие и конные офицеры лейб-гвардии Гусарского полка на плузе Александровского дворца. Худ. К. Пиратский. 1868 г.
6 мая 1868 года в Царском Селе произошло и радостное для Александра II событие — появление первого внука: в этот день у наследника — цесаревича Александра Александровича и цесаревны Марии Федоровны родился сын Николай, будущий император Николай II.
Павильон Эрмитаж
До последних своих дней Александр II проводил часть года в Царском Селе. Он следил за состоянием своей любимой резиденции, с которой у него было связано столько воспоминаний. Даже в 1877 году, в разгар русско-турецкой войны, которая потребовала от России огромных финансовых затрат, при назначении нового управляющего Царскосельским дворцовым правлением и городом Царским Селом генерал-адъютанта К.Г.Ребиндера, Александр II сказал ему: «Я знаю, что теперь не те средства, что прежде, и не претендую на то, чтобы все Царское Село содержалось, как прежде, но прошу тебя, чтобы мои любимые места, по крайней мере, были содержимы хорошо»
Мейер И.Вид на крестовый мостик и Большой царскосельский дворец. Акварель 1844
Царскому Селу Александр II доверил тайну своего второго брака. Здесь 6 июля 1880 года состоялось венчание Александра II и княжны Екатерины Михайловны Долгоруковой (1849-1920) перед походным алтарем, установленным в одном из помещений Екатерининского дворца. Брачный союз императора с Е.М.Долгоруковой, заключенный через месяц с небольшим после смерти императрицы Марии Александровны, когда еще не истекло время официального траура, вызвал неодобрение у многих, но особенно обострило отношения между императором и семьей наследника — цесаревича. Брак с Е.М.Долгоруковой Александр II считал «долгом совести и чести», который должен был исправить совершенную им ошибку. Стареющего императора все более беспокоили настоящее положение и дальнейшая судьба Е.М.Долгоруковой, которая была моложе его на 31 год, и их троих маленьких детей — Георгия (1872-1913), Ольги (1873-1925) и Екатерины (1878-1959). После брака с императором Долгорукова получила титул светлейшей княгини Юрьевской, а детям этот титул был присвоен ранее, в 1874 году. Однако счастье с молодой женой было для Александра II недолгим.
1 марта 1881 года Александр II был смертельно ранен взрывом бомбы, брошенной террористом И.И.Гриневицким на набережной Екатерининского канала в Санкт-Петербурге, и вскоре скончался.
Император Александр III
После смерти Александра II на российский престол взошел его сын, великий князь Александр Александрович, ставший императором Александром III. Смена императоров знаменовала собой смену эпох и в истории России, и в истории царскосельской императорской резиденции. В царствование Александра III двор мало жил в Царском Селе: император другим загородным резиденциям предпочитал Гатчину .
Вид Екатерининского дворца в Царском Селе. Художник В.С. Садовников.
Во второй половине XIX и начале ХХ вв. проводились в основном работы по поддержанию дворцово-паркового ансамбля и благоустройству города. В 1899 г. в Царском Селе постоянно проживали 18 тысяч 200 человек вместе с войсками, временно- 6685 человек. На лето приезжало из Петербурга на дачи и из разных губерний на заработки до 8900 человек.
Император Николай II.
В начале XX в. в Александровском дворце происходили едва ли не все важные события, связанные с русской государственной жизнью: приемы послов и иностранных деятелей, празднование юбилеев - 200-летия Царского Села и 300-летия Дома Романовых.
В 1905 году Александровский дворец стал основной резиденцией императора Николая II. Это еще одна из важных страниц города Пушкина. Комплекс парковых сооружений дополнили здания в формах древнерусской архитектуры: Государева Ратная палата и Федоровский собор с домами причта. Памятник А.С. Пушкину, по повелению государя возведённый на конкурсной основе в Лицейском саду, до настоящего времени служит одним из символов города.
Император Николай II проводит смотр лейб-гвардии Кирасирского полка. Царское Село 1911 год
В летописи города особое место занимает празднование 200-летнего юбилея Царского Села. Торжества начались 24 нюня 1910 г. богослужением в городском Екатерининском соборе и крестным ходом. Затем состоялись военный парад, юбилейный прием и народное гуляние в Екатерининском парке. В 1911 г. большим культурным событием в жизни города стала Царскосельская юбилейная выставка, посвященная двухсотлетию Царского Села и 300-летию Дома Романовых.
Николай II с остальными Романовыми работают в саду в Царском Селе, 1917 г.
Императорский период истории города прервала Февральская революция 1917 г. Вскоре после нее в Царском Селе организовали художественно- историческую комиссию по учету культурных ценностей. Комиссия начала работу в то время, когда в Александровском дворце ещё томились в заточении августейшие узники.
Солдатское село... Детское село...Царское село... Пушкин.
Николай II с остальными Романовыми работают в саду в Царском Селе, 1917 г.
С марта по август 1917 года Николай Романов, его жена и дети жили под арестом в Александровском дворце Царского Села. После чего были перевезены сначала в Тобольск, а позже в Екатеринбург, где были убиты в ночь с 16 на 17 июля 1918 года. С этого времени работа комиссии распространилась и на имущество Александровского дворца. В короткое время все должно было быть проверено, описано, проведено через научную экспертизу для подготовки музейной экспозиции. Многие вещи музейного характера перенесли из казенных квартир дворцовых служащих. В августе и сентябре 1917 г. отобрали самые ценные экспонаты музея, а также исторические военные реликвии из полковых царскосельских храмов для эвакуации в Москву, а Царское Село переименовывается в Солдатское Село.
Осенью 1918 г. музейная комиссия передала свои полномочия управлению имуществами республики. В 1918 г. царскосельское имущество Императорского Дома и других собственников национализировали. После революции город был отдан детям: открылось много детских домов, санаториев, детвора заполнила старинные парки. В связи с этим в 1918 году город был переименован в Детское Село.
Уездный центр был перенесен в город Урицк - бывшую Гатчину. Детское Село превратилось в тихий провинциальный городок с большим количеством детских учреждений, санаториев и больниц, созданных на основе бывших благотворительных, медицинских, учебных заведений и в брошенных владельцами богатых особняках.
В 1937 г., в столетнюю годовщину смерти А.С. Пушкина, Детское Село переименовали в город Пушкин.
Название Детское Село впрочем, долгое время (до 2015 года) сохранялось в названии одноимённой железнодорожной станции, вводя в заблуждение приезжих.
И въявь я вижу пред собою
Дней прошлых гордые следы.
Еще исполнены великою женою,
Ее любимые сады
Стоят населены чертогами, вратами,
Столпами, башнями, кумирами богов
И славой мраморной, и медными хвалами
Екатерининских орлов.
«Воспоминания в Царском Селе» А.С Пушкин, 1814 г.
Отведен был огромный, четырехэтажный флигель дворца, со всеми принадлежащими к нему строениями. Этот флигель при Екатерине занимали великие княжны: из них в 1811 году одна только Анна Павловна оставалась незамужнею. В нижнем этаже помещалось хозяйственное управление и квартиры инспектора, гувернеров и некоторых других чиновников, служащих при Лицее; во втором — столовая, больница с аптекой и конференц-зала с канцелярией; в третьем — рекреационная зала, классы (два с кафедрами, один для занятий воспитанников после лекций), физический кабинет, комната для газет и журналов и библиотека в арке, соединяющей Лицей со дворцом чрез хоры придворной церкви. В верхнем — дортуары. Для них, на протяжении вдоль всего строения, во внутренних поперечных стенах прорублены были арки. Таким образом образовался коридор с лестницами на двух концах, в котором с обеих сторон перегородками отделены были комнаты: всего пятьдесят нумеров… В каждой комнате — железная кровать, комод, конторка, зеркало, стул, стол для умывания, вместе и ночной. На конторке чернильница и подсвечник со щипцами.
Во всех этажах и на лестницах было освещение ламповое; в двух средних этажах паркетные полы. В зале зеркала во всю стену, мебель штофная… При всех этих удобствах нам нетрудно было привыкнуть к новой жизни. Вслед за открытием начались правильные занятия. Прогулка три раза в день, во всякую погоду. Вечером в зале — мячик и беготня. Вставали мы по звонку в шесть часов. Одевались, шли на молитву в залу. Утреннюю и вечернюю молитву читали мы вслух по очереди. От 7 до 9 часов — класс, в 9 — чай; прогулка — до 10; от 10 до 12 — класс; от 12 до часу — прогулка; в час — обед; от 2 до 3 — или чистописанье, или рисованье; от 3 до 5 — класс; в 5 часов — чай; до 6 — прогулка; потом повторение уроков или вспомогательный класс. По середам и субботам — танцеванье или фехтованье. Каждую субботу баня. В половине 9 часа — звонок к ужину. После ужина до 10 часов — рекреация. В 10 — вечерняя молитва, сон. В коридоре на ночь ставили ночники во всех арках. Дежурный дядька мерными шагами ходил по коридору.
Форма одежды сначала была стеснительна. По будням — синие сюртуки с красными воротниками и брюки того же цвета: это бы ничего; но зато, по праздникам, мундир (синего сукна с красным воротником, шитым петлицами, серебряными в первом курсе, золотыми — во втором), белые панталоны, белый жилет, белый галстук, ботфорты, треугольная шляпа — в церковь и на гулянье. В этом наряде оставались до обеда. Ненужная эта форма, отпечаток того времени, постепенно уничтожилась: брошены ботфорты, белые панталоны и белые жилеты заменены синими брюками с жилетами того же цвета; фуражка вытеснила совершенно шляпу, которая надевалась нами, только когда учились фронту в гвардейском образцовом баталионе. Белье содержалось в порядке особою кастеляншею; в наше время была m-me Скалон. У каждого была своя печатная метка: нумер и фамилия. Белье переменялось на теле два раза, а столовое и на постели раз в неделю.
Обед состоял из трех блюд (по праздникам четыре). За ужином два. Кушанье было хорошо, но это не мешало нам иногда бросать пирожки Золотареву в бакенбарды. При утреннем чае — крупитчатая белая булка, за вечерним — полбулки. В столовой, по понедельникам, выставлялась программа кушаний на всю неделю. Тут совершалась мена порциями по вкусу<…> При нас было несколько дядек: они заведовали чисткой платья, сапог и прибирали в комнатах. Между ними замечательны были Прокофьев, екатерининский сержант, польский шляхтич Леонтий Кемерский, сделавшийся нашим домашним restaurant. У него явился уголок, где можно было найти конфекты, выпить чашку кофе и шоколаду (даже рюмку ликеру — разумеется, контрабандой)… <…>
Жизнь наша лицейская сливается с политическою эпохою народной жизни русской: приготовлялась гроза 1812 года. Эти события сильно отразились на нашем детстве. Началось с того, что мы провожали все гвардейские полки, потому что они проходили мимо самого Лицея; мы всегда были тут, при их появлении, выходили даже во время классов, напутствовали воинов сердечною молитвой, обнимались с родными и знакомыми; усатые гренадеры из рядов благословляли нас крестом. Не одна слеза тут пролита! <…>
Пушкин, с самого начала, был раздражительнее многих и потому не возбуждал общей симпатии: это удел эксцентрического существа среди людей. Не то чтобы он разыгрывал какую-нибудь роль между нами или поражал какими-нибудь особенными странностями, как это было в иных; но иногда неуместными шутками, неловкими колкостями сам ставил себя в затруднительное положение, не умея потом из него выйти. Это вело его к новым промахам, которые никогда не ускальзывают в школьных сношениях. Я, как сосед (с другой стороны его нумера была глухая стена), часто, когда все уже засыпали, толковал с ним вполголоса через перегородку о каком-нибудь вздорном случае того дня; тут я видел ясно, что он по щекотливости всякому вздору приписывал какую-то важность, и это его волновало. Вместе мы, как умели, сглаживали некоторые шероховатости, хотя не всегда это удавалось. В нем была смесь излишней смелости с застенчивостью, и то и другое невпопад, что тем самым ему вредило… Главное, ему недоставало того, что называется тактом, это — капитал, необходимый в товарищеском быту, где мудрено, почти невозможно, при совершенно бесцеремонном обращении, уберечься от некоторых неприятных столкновений вседневной жизни. Все это вместе было причиной, что вообще не вдруг отозвались ему на его привязанность к лицейскому кружку, которая с первой поры зародилась в нем, не проявляясь, впрочем, свойственною ей иногда пошлостью. Чтоб полюбить его настоящим образом, нужно было взглянуть на него с тем полным благорасположением, которое знает и видит все неровности характера и другие недостатки, мирится с ними и кончает тем, что полюбит даже и их в друге-товарище. Между нами как-то это скоро и незаметно устроилось… <…>
Лицейское наше шестилетие, в историко-хронологическом отношении, можно разграничить тремя эпохами, резко между собою отделяющимися: директорством Малиновского, междуцарствием (то есть управление профессоров: их сменяли после каждого ненормального события) и директорством Энгельгардта…<…> При самом начале — он наш поэт. Как теперь вижу тот послеобеденный класс Кошанского, когда, окончив лекцию несколько раньше урочного часа, профессор сказал: „Теперь, господа, будем пробовать перья: опишите мне, пожалуйста, розу стихами“. Наши стихи вообще не клеились, а Пушкин мигом прочел два четверостишия, которые всех нас восхитили. Жаль, что не могу припомнить этого первого поэтического его лепета. Кошанский взял рукопись к себе. Это было чуть ли не в 1811 году… Пушкин потом постоянно и деятельно участвовал во всех лицейских журналах , импровизировал так называемые народные песни , точил на всех эпиграммы и проч. Естественно, он был во главе литературного движения, сначала в стенах Лицея, потом и вне его, в некоторых современных московских изданиях. <…>
Сегодня расскажу вам историю гогель-могеля, которая сохранилась в летописях Лицея. Шалость приняла серьезный характер и могла иметь пагубное влияние и на Пушкина и на меня, как вы сами увидите. Мы, то есть я, Малиновский и Пушкин, затеяли выпить гогель-могелю. Я достал бутылку рому, добыли яиц, натолкли сахару, и началась работа у кипящего самовара. Разумеется, кроме нас были и другие участники в этой вечерней пирушке, но они остались за кулисами по делу, а в сущности один из них, а именно Тырков, в котором чересчур подействовал ром, был причиной, по которой дежурный гувернер заметил какое-то необыкновенное оживление, шумливость, беготню. Сказал инспектору. Тот, после ужина, всмотрелся в молодую свою команду и увидел что-то взвинченное. Тут же начались опросы, розыски. Мы трое явились и объявили, что это наше дело и что мы одни виноваты. Исправлявший тогда должность директора профессор Гауеншильд донес министру. Разумовский приехал из Петербурга, вызвал нас из класса и сделал нам формальный строгий выговор. Этим не кончилось, — дело поступило на решение конференции. Конференция постановила следующее: 1) Две недели стоять на коленях во время утренней и вечерней молитвы, 2) Сместить нас на последние места за столом, где мы сидели по поведению, и 3) Занести фамилии наши, с прописанием виновности и приговора, в черную книгу, которая должна иметь влияние при выпуске. Первый пункт приговора был выполнен буквально. Второй смягчался по усмотрению начальства: нас, по истечении некоторого времени, постепенно подвигали опять вверх. При этом случае Пушкин сказал: „Блажен муж, иже/ Сидит к каше ближе“.
На этом конце стола раздавалось кушанье дежурным гувернером. Третий пункт, самый важный, остался без всяких последствий. Когда при рассуждениях конференции о выпуске представлена была директору Энгельгардту черная эта книга, где только мы и были записаны, он ужаснулся и стал доказывать своим сочленам, что мудрено допустить, чтобы давнишняя шалость, за которую тогда же было взыскано, могла бы еще иметь влияние и на всю будущность после выпуска. Все тотчас же согласились с его мнением, и дело было сдано в архив.
Вообще это пустое событие (которым, разумеется, нельзя было похвастать) наделало тогда много шуму и огорчило наших родных, благодаря премудрому распоряжению начальства. Все могло окончиться домашним порядком, если бы Гауеншильд и инспектор Фролов не вздумали формальным образом донести министру…
Впрочем, надо сказать: все профессора смотрели с благоговением на растущий талант Пушкина. В математическом классе вызвал его раз Карцов к доске и задал алгебраическую задачу. Пушкин долго переминался с ноги на ногу и все писал молча какие-то формулы. Карцев спросил его наконец: „Что ж вышло? Чему равняется икс?
“ Пушкин, улыбаясь, ответил: нулю! „Хорошо! У вас, Пушкин, в моем классе все кончается нулем. Садитесь на свое место и пишите стихи
“. Спасибо и Карцеву, что он из математического фанатизма не вел войны с его поэзией. Пушкин охотнее всех других классов занимался в классе Куницына, и то совершенно по-своему: уроков никогда не повторял, мало что записывал, а чтобы переписывать тетради профессоров (печатных руководств тогда еще не существовало), у него и в обычае не было; все делалось à livre ouvert
(без подготовки, с листа – прим. ред.).
На публичном нашем экзамене Державин, державным своим благословением, увенчал юного нашего поэта. Мы все, друзья-товарищи его, гордились этим торжеством. Пушкин тогда читал свои „Воспоминания в Царском Селе“ . В этих великолепных стихах затронуто все живое для русского сердца. Читал Пушкин с необыкновенным оживлением. Слушая знакомые стихи, мороз по коже пробегал у меня. Когда же патриарх наших певцов в восторге, со слезами на глазах бросился целовать его и осенил кудрявую его голову, мы все, под каким-то неведомым влиянием, благоговейно молчали. Хотели сами обнять нашего певца, его не было: он убежал!..
У дворцовой гауптвахты, перед вечерней зарей, обыкновенно играла полковая музыка. Это привлекало гуляющих в саду, разумеется, и нас, l’inévitable Lycée
, как называли иные нашу шумную, движущуюся толпу. Иногда мы проходили к музыке дворцовым коридором, в который между другими помещениями был выход и из комнат, занимаемых фрейлинами императрицы Елизаветы Алексеевны. Этих фрейлин было тогда три: Плюскова, Валуева и княжна Волконская. У Волконской была премиленькая горничная Наташа. Случалось, встретясь с нею в темных переходах коридора, и полюбезничать; она многих из нас знала, да и кто не знал Лицея, который мозолил глаза всем в саду?
Однажды идем мы, растянувшись по этому коридору маленькими группами. Пушкин, на беду, был один, слышит в темноте шорох платья, воображает, что непременно Наташа, бросается поцеловать ее самым невинным образом. Как нарочно, в эту минуту отворяется дверь из комнаты и освещает сцену: перед ним сама княжна Волконская. Что делать ему? Бежать без оглядки; но этого мало, надобно поправить дело, а дело неладно! Он тотчас рассказал мне про это, присоединясь к нам, стоявшим у оркестра. Я ему посоветовал открыться Энгельгардту и просить его защиты. Пушкин никак не соглашался довериться директору и хотел написать княжне извинительное письмо. Между тем она успела пожаловаться брату своему П. М. Волконскому, а Волконский — государю. Государь на другой день приходит к Энгельгардту. „Что ж это будет? — говорит царь. — Твои воспитанники не только снимают через забор мои наливные яблоки, бьют сторожей садовника Лямина, но теперь уже не дают проходу фрейлинам жены моей“. Энгельгардт, своим путем, знал о неловкой выходке Пушкина, может быть, и от самого Петра Михайловича, который мог сообщить ему это в тот же вечер. Он нашелся и отвечал императору Александру: „Вы меня предупредили, государь, я искал случая принести вашему величеству повинную за Пушкина; он, бедный, в отчаянии: приходил за моим позволением письменно просить княжну, чтоб она великодушно простила ему это неумышленное оскорбление
“. Тут Энгельгардт рассказал подробности дела, стараясь всячески смягчить кару Пушкина, и присовокупил, что сделал уже ему строгий выговор и просит разрешения насчет письма. На это ходатайство Энгельгардта государь сказал: „Пусть пишет, уж так и быть, я беру на себя адвокатство за Пушкина; но скажи ему, чтоб это было в последний раз. La vieille est peut-être enchantée de la méprise du jeune homme, entre nous soit dit
“ („Старая дева, быть может, в восторге от ошибки молодого человека, между нами говоря
“ — прим. ред.), — шепнул император, улыбаясь, Энгельгардту. Пожал ему руку и пошел догонять императрицу, которую из окна увидел в саду.
…Мы все были рады такой развязке, жалея Пушкина и очень хорошо понимая, что каждый из нас легко мог попасть в такую беду. Я, с своей стороны, старался доказать ему, что Энгельгардт тут действовал отлично: он никак не сознавал этого, все уверяя меня, что Энгельгардт, защищая его, сам себя защищал. Много мы спорили; для меня оставалось неразрешенною загадкой, почему все внимания директора и жены его отвергались Пушкиным; он никак не хотел видеть его в настоящем свете, избегая всякого сближения с ним. Эта несправедливость Пушкина к Энгельгардту, которого я душой полюбил, сильно меня волновала. Тут крылось что-нибудь, чего он никак не хотел мне сказать; наконец я перестал настаивать, предоставя все времени…
Невозможно передать вам всех подробностей нашего шестилетнего существования в Царском Селе: это было бы слишком сложно и громоздко; тут смесь и дельного и пустого. Между тем вся эта пестрота имела для нас свое очарование. С назначением Энгельгардта в директоры школьный наш быт принял иной характер: он с любовью принялся за дело. При нем по вечерам устроились чтения в зале (Энгельгардт отлично читал). В доме его мы знакомились с обычаями света, ожидавшего нас у порога Лицея, находили приятное женское общество. Летом, в вакантный месяц, директор делал с нами дальние, иногда двухдневные, прогулки по окрестностям; зимой для развлечения ездили на нескольких тройках за город, завтракать или пить чай в праздничные дни; в саду, на пруде, катались с гор и на коньках. Во всех этих увеселениях участвовало его семейство и близкие ему дамы и девицы, иногда и приезжавшие родные наши. Женское общество всему этому придавало особенную прелесть и приучало нас к приличию в обращении. Одним словом, директор наш понимал, что запрещенный плод — опасная приманка и что свобода, руководимая опытной дружбой, останавливает юношу от многих ошибок. От сближения нашего с женским обществом зарождался платонизм в чувствах; этот платонизм не только не мешал занятиям, но придавал даже силы в классных трудах, нашептывая, что успехом можно порадовать предмет воздыханий…»
Роняет лес багряный свой убор,
Сребрит мороз увянувшее поле,
Проглянет день как будто поневоле
И скроется за край окружных гор.
Пылай, камин, в моей пустынной келье;
А ты, вино, осенней стужи друг,
Пролей мне в грудь отрадное похмелье,
Минутное забвенье горьких мук.
Печален я: со мною друга нет,
С кем долгую запил бы я разлуку,
Кому бы мог пожать от сердца руку
И пожелать веселых много лет.
Я пью один; вотще воображенье
Вокруг меня товарищей зовет;
Знакомое не слышно приближенье,
И милого душа моя не ждет.
Я пью один, и на брегах Невы
Меня друзья сегодня именуют…
Но многие ль и там из вас пируют?
Еще кого не досчитались вы?
Кто изменил пленительной привычке?
Кого от вас увлек холодный свет?
Чей глас умолк на братской перекличке?
Кто не пришел? Кого меж вами нет?
Он не пришел, кудрявый наш певец,
С огнем в очах, с гитарой сладкогласной:
Под миртами Италии прекрасной
Он тихо спит, и дружеский резец
Не начертал над русскою могилой
Слов несколько на языке родном,
Чтоб некогда нашел привет унылый
Сын севера, бродя в краю чужом.
Сидишь ли ты в кругу своих друзей,
Чужих небес любовник беспокойный?
Иль снова ты проходишь тропик знойный
И вечный лед полунощных морей?
Счастливый путь!.. С лицейского порога
Ты на корабль перешагнул шутя,
И с той поры в морях твоя дорога,
О волн и бурь любимое дитя!
Ты сохранил в блуждающей судьбе
Прекрасных лет первоначальны нравы:
Лицейский шум, лицейские забавы
Средь бурных волн мечталися тебе;
Ты простирал из-за моря нам руку,
Ты нас одних в младой душе носил
И повторял: «На долгую разлуку
Нас тайный рок, быть может, осудил!»
Друзья мои, прекрасен наш союз!
Он, как душа, неразделим и вечен —
Неколебим, свободен и беспечен,
Срастался он под сенью дружных муз.
Куда бы нас ни бросила судьбина
И счастие куда б ни повело,
Всё те же мы: нам целый мир чужбина;
Отечество нам Царское Село.
Из края в край преследуем грозой,
Запутанный в сетях судьбы суровой,
Я с трепетом на лоно дружбы новой,
Устав, приник ласкающей главой…
С мольбой моей печальной и мятежной,
С доверчивой надеждой первых лет,
Друзьям иным душой предался нежной;
Но горек был небратский их привет.
И ныне здесь, в забытой сей глуши,
В обители пустынных вьюг и хлада,
Мне сладкая готовилась отрада:
Троих из вас, друзей моей души,
Здесь обнял я. Поэта дом опальный,
О Пущин мой, ты первый посетил;
Ты усладил изгнанья день печальный,
Ты в день его Лицея превратил.
Ты, Горчаков, счастливец с первых дней,
Хвала тебе — фортуны блеск холодный
Не изменил души твоей свободной:
Всё тот же ты для чести и друзей.
Нам разный путь судьбой назначен строгой;
Ступая в жизнь, мы быстро разошлись:
Но невзначай проселочной дорогой
Мы встретились и братски обнялись.
Когда постиг меня судьбины гнев,
Для всех чужой, как сирота бездомный,
Под бурею главой поник я томной
И ждал тебя, вещун пермесских дев,
И ты пришел, сын лени вдохновенный,
О Дельвиг мой: твой голос пробудил
Сердечный жар, так долго усыпленный,
И бодро я судьбу благословил.
С младенчества дух песен в нас горел,
И дивное волненье мы познали;
С младенчества две музы к нам летали,
И сладок был их лаской наш удел:
Но я любил уже рукоплесканья,
Ты, гордый, пел для муз и для души;
Свой дар, как жизнь, я тратил без вниманья,
Ты гений свой воспитывал в тиши.
Служенье муз не терпит суеты;
Прекрасное должно быть величаво:
Но юность нам советует лукаво,
И шумные нас радуют мечты…
Опомнимся — но поздно! и уныло
Глядим назад, следов не видя там.
Скажи, Вильгельм, не то ль и с нами было,
Мой брат родной по музе, по судьбам?
Пора, пора! душевных наших мук
Не стоит мир; оставим заблужденья!
Сокроем жизнь под сень уединенья!
Я жду тебя, мой запоздалый друг —
Приди; огнем волшебного рассказа
Сердечные преданья оживи;
Поговорим о бурных днях Кавказа,
О Шиллере, о славе, о любви.
Пора и мне… пируйте, о друзья!
Предчувствую отрадное свиданье;
Запомните ж поэта предсказанье:
Промчится год, и с вами снова я,
Исполнится завет моих мечтаний;
Промчится год, и я явлюся к вам!
О, сколько слез и сколько восклицаний,
И сколько чаш, подъятых к небесам!
И первую полней, друзья, полней!
И всю до дна в честь нашего союза!
Благослови, ликующая муза,
Благослови: да здравствует Лицей!
Наставникам, хранившим юность нашу,
Всем честию, и мертвым и живым,
К устам подъяв признательную чашу,
Не помня зла, за благо воздадим.
Полней, полней! и, сердцем возгоря,
Опять до дна, до капли выпивайте!
Но за кого? о други, угадайте…
Ура, наш царь! так! выпьем за царя.
Он человек! им властвует мгновенье.
Он раб молвы, сомнений и страстей;
Простим ему неправое гоненье:
Он взял Париж, он основал Лицей.
Пируйте же, пока еще мы тут!
Увы, наш круг час от часу редеет;
Кто в гробе спит, кто дальный сиротеет;
Судьба глядит, мы вянем; дни бегут;
Невидимо склоняясь и хладея,
Мы близимся к началу своему…
Кому ж из нас под старость день Лицея
Торжествовать придется одному?
Несчастный друг! средь новых поколений
Докучный гость и лишний, и чужой,
Он вспомнит нас и дни соединений,
Закрыв глаза дрожащею рукой…
Пускай же он с отрадой хоть печальной
Тогда сей день за чашей проведет,
Как ныне я, затворник ваш опальный,
Его провел без горя и забот.
Лицей был создан по проекту М. М. Сперанского «для подготовки юношества, предназначенного к высшим частям службы государственной». По первоначальному проекту предполагалось, что здесь будут обучаться «молодые люди разных состояний». В действительности Лицей оказался запоздалым детищем «прекрасного начала» царствования Александра I. Сперанский уже в 1812 г. был сослан, государственная задача, поставленная перед новым учебным заведением, забыта, а воспитанниками оказались дети из малообеспеченных дворянских семей, чьи отцы использовали всевозможные протекции для устройства их в это привилегированное учебное заведение (о Лицее и лицейском обучении см.: Б. С. Мейлах. Пушкин и его эпоха. М., Гослитиздат, 1958, с. 9—172).
Поэтическое дарование Пушкина было отмечено уже в 1813 г. 12 сентября 1813 г. гувернер Чириков в ведомости о «свойствах» воспитанников записывает о Пушкине: «имеет особенную страсть к поэзии» (Б. В. Томашевский. Пушкин, кн. I. М.— Л., Изд-во АН СССР, 1956, с. 29). Однако, по-видимому, сперва товарищи первое место в поэзии отводили не Пушкину, а Илличевскому. Его прославляет сочиненный лицеистами восторженный «Хор по случаю рождения почтенного поэта нашего Александра Демиановича Илличевского» (К. Я. Грот. Пушкинский лицей. СПб., 1911, с. 33). О том, что «посредственные» стихи Илличевского, «заметные только по некоторой легкости и чистоте мелочной отделки … были расхвалены и прославлены, как „чудо“, вспоминал впоследствии Пушкин (XI, 274). Раньше других оценил дарование Пушкина Дельвиг, напечатавший в 1815 г. панегирическое послание „Пушкину“ („Кто как лебедь цветущей Авзонии…“).
Из многочисленных рукописных журналов, издававшихся в Лицее с 1811 г., до нас дошли немногие номера или обрывки номеров да изустные сообщения М. Л. Яковлева, М. А. Корфа и Ф. Ф. Матюшкина. См. о них: К. Я. Грот. Пушкинский лицей, с. 240—319; Б. В. Томашевский. Пушкин, кн. I, с. 705—718.
Имеются в виду популярные в лицейской среде „национальные песни“ — плод коллективного творчества, куплеты на воспитателей и товарищей, распевавшиеся хором (напечатаны в кн.: К. Я. Грот. Пушкинский лицей, с. 215—239). Исполнение их входило в ритуал празднования лицейских „годовщин“. См. протоколы „годовщин“, написанные Пушкиным и М.Л. Яковлевым (К.Я. Грот. Празднование лицейских годовщин при Пушкине и после него. — ПиС, вып. XIII, с. 38—89).
История с гогель-могелем произошла 5 сентября 1814 г. Журнал „Лицейский мудрец“ (1815, № 3) откликнулся на это происшествие „Письмом к издателю“, написанным по предположению К. Я. Грота, И. И. Пущиным (К. Я. Грот. Пушкинский лицей, с. 291).
„Воспоминания в Царском Селе“ в присутствии Державина Пушкин читал на публичном экзамене 8 января 1815 г. Эту единственную свою встречу с Державиным он описал в отрывке 1835 г. „Державин“ (XII, 158), предназначавшемся, очевидно, для неосуществленных «Записок» (см.: И. Л. Фейнберг. Незавершенные работы Пушкина. М., «Сов. Писатель», с. 361—364), и дважды упомянул о ней — в послании «К Жуковскому» (1816) и в «Евгении Онегине» (гл. VIII, строфа II). В печати впервые о «благословении» Державина рассказал С. Л. Пушкин в своих «Замечаниях на так называемую биографию Александра Сергеевича Пушкина, помещенную в „Портретной и биографической галерее“: „Сын мой на 15-м году своего возраста, на первом экзамене в Императорском лицее, читал не „Безверие“, а „Воспоминание о Царском Селе“, в присутствии Г. Р. Державина, — пьесу, впоследствии напечатанную в „Образцовых сочинениях“. Бессмертный певец бессмертной Екатерины благодарил тогда моего сына и благословил его поэтом… Я не забуду, что за обедом, на который я был приглашен графом А. К. Разумовским, бывшим тогда министром просвещения, граф, отдавая справедливость молодому таланту, сказал мне: „Я бы желал, однако же, образовать сына вашего к прозе“. „Оставьте его поэтом“, — отвечал ему за меня Державин с жаром, вдохновенный духом пророчества“ (ОЗ, 1841, т. XV, с. II Особого прилож.).
Напечатано в „Северных цветах“ на 1827 год, с заменой всех имен звездочками (см. письмо Бенкендорфу от 22 марта 1827 г.). Кроме того, по цензурным условиям пропущено восемь стихов, начиная с „Полней, полней! и, сердцем возгоря“.
Идею создания Лицея по образу и подобию школы Аристотеля подал императору Александру I молодой реформатор Михаил Сперанский, он же разработал учебный план, но потом его заслуги, как часто у нас бывает, были забыты.
Михаил Сперанский
Портрет Императора Александра I
Василий БОРОВИКОВСКИЙ
Это было едва ли не первое серьёзное образовательное учреждение для детей, или точнее отроков. По замыслу Александра I в Лицее должны были воспитываться будущие государственные чиновники, более того, император хотел, чтобы в него приняли его младших братьев Николая и Михаила. Планы Александра сбылись лишь частично, Великие князья в лицее не обучались, зато именно там получил образование величайший русский поэт Александр Пушкин, который государственных постов не занимал. Не занимали их и некоторые другие выпускники. Иван Пущин, друг Пушкина, например, и вовсе стал декабристом, приняв участие в восстании на Сенатской площади.
Речь директора Лицея статского советника Малиновского
Первые директора Императорского Царскосельского Лицея
Василий Фёдорович Малиновский Егор Антонович Энгельгардт
Лицей и Большой (Екатерининский) дворец.
Литография 1822 год
Ужели их забуду, друзей души моей!
Иван Пущин Александр Горчаков
Ф. ВЕРНЕ
Лицейские вольнодумцы
Лицеисты Пушкин и Пущин Кюхельбекер, Пущин, Пушкин, Дельвиг
Надя Рушева
Александр Бакунин лицеист первого выпуска
Орест КИПРЕНСКИЙ
Пушкин-лицеист Фёдор Матюшкин.
Владимир ФАВОРСКИЙ Неизвестный художник
Пушкин-лицеист в Царскосельском парке
Николай КУЗЬМИН
Александр Пушкин лежащий
Виталий ГОРЯЕВ
Пушкин-лицеист
А.С. АНДРЕЕВ
Я прочел мои Воспоминания в Царском селе, стоя в двух шагах от Державина. Я не в силах описать состояния души моей: когда дошел я до стиха, где упоминаю имя Державина, голос мой отроческий зазвенел, а сердце забилось с упоительным восторгом... Не помню, как я кончил свое чтение, не помню, когда убежал. Державин был в восхищении; он меня требовал, хотел обнять... Меня искали, но не нашли... . Юноша-поэт на Державина произвел сильное впечатление. Скоро явится свету другой Державин: это Пушкин, который уже в Лицее перещеголял всех писателей , – говорил он С.Т. Аксакову.
Александр Пушкин на акте в Лицее 8 января 1815 года читает свою поэму Воспоминания в Царском Селе
Илья РЕПИН
А.С.Пушкин на экзамене в Царскосельском Лицее
Евгений ДЕМАКОВ
Лицей.
Рисунок А. С. Пушкина на рукописи романа Евгений Онегин
Торжество в Царскосельском лицее в 1836 г. по поводу 25-летия лицея
Неизвестный художник
Кому ж из нас под старость день лицея торжествовать придется одному?
Часто думают, сколько мог бы прожить Пушкин. Рекорд для лицеистов первого выпуска поставил Горчаков – 85 лет. Пошел, как и тезка-поэт, по дипломатическому ведомству, но там и остался. В начале двадцатых он сопровождал Нессельроде по конгрессам Священного Союза. Послужив в главных европейских столицах, Александр Михайлович Горчаков в 1854 году пытался удержать Австрию и Пруссию от союза с англичанами и турками в Крымской войне. После краха в этой войне новый царь поставил Горчакова министром иностранных дел, и князь Александр Михайлович начал свой и российский дипломатический золотой век. Умелая перегруппировка сил в Центральной Европе привела к тому, что Россия денонсировала Парижский договор, восстановила суверенитет на Черном море, получила свободу на Балканах и разгромила Турцию. Но закат был близок: он назывался Берлинский Конгресс 1878 года, на котором страна потеряла почти все преимущества. За год до смерти Горчаков вышел в отставку.
Портрет князя Aлександра Mихайловича Горчакова
Николай БОГАЦКИЙ
Cветлейший князь Александр Михайлович Горчаков, блестящий дипломат, министр иностранных дел в течении 25 лет – Великий канцлер Российской империи, оказался этим последним. Князь был стар и нездоров, на торжества пр случаю открытия памятника Пушкину в 1880 году он не смог приехать, но дал ряд интервью, в которых уверял, что был для Пушкина, как "кухарка для Мольера…".
Роберт Романович Бах
Тогда из выпуска оставались в живых только он и Лисичка Камовский. Лисичка умер вскоре после торжеств. Т.о. волею судьбы именно франт Горчаков получил от поэта в подарок знаменитые десять строк: «Кому ж из нас под старость день лицея торжествовать придётся одному…» Он встретил этот грустный юбилей 19 октября 1882 года, окруженный тенями своих товарищей: молодых, полных надежд, шумных и веселых, громко смеющихся и поющих. Все были молоды, беспричинно счастливы, а главное, они были вместе... Через несколько месяцев князь скончался...
Лицей дал русской литературе Пушкина и еще ряд прекрасных имен – Дельвига, Кюхельбекера, Грота, Мея, Салтыкова-Щедрина. Многие лицеисты прославились на государственной стезе: князь Горчаков, Д.Сольский, Н. Гирс, А. Лобанов-Ростовский, М. Ретерн, Д. Толстой, В. Коковцев, А. Извольский, С. Сазонов и многие другие. Осенью 1918 года Лицей был закрыт, просуществовав 107 лет.
Царскосельский лицей
И.А. ЕВСТИГНЕЕВ
Герб Александровского Лицея на обложке одного из юбилейных изданий,
выпущенных к 100-летию со дня основания Лицея
Памятник Пушкину в Царскосельском лицее
